Время Я

Игра в четырех таймах

Владимир Забалуев, Алексей Зензинов

Первый тайм

На сцене - Мужчина и Девушка. На табло - "1978".


Мужчина. В каком-то дурацком фильме из жизни америкашек я услышал фразу, что в супружеской постели нас не двое, а шестеро, потому что всегда нужно учитывать родителей с той и другой стороны. Я посмеялся, а потом задумался: выходит, когда я один, меня трое? И как-то мне стало... кисло.
Вот сейчас, к примеру, я хочу рассказать про одноклассницу - а буду, выходит, рассказывать про мать. А если б рассказывал про приятеля - на самом деле, имел бы в виду отца. А если я захочу рассказать про своего кокера Филю - кого я буду иметь в виду?
В этом-то вся заморочка...
А одноклассница... Что одноклассница?... И какая она мне одноклассница, она давно уже бывшая одноклассница, а это согласитесь, не одно и то же.
Конечно, она у нас выделялась и в какие-то годы была лучшей ученицей. Потом ее обскакала Галька Иванова. Потом она ушла от нас - сначала в музыкальную школу. Ну, а потом... (Отходит в сторону, включает телевизор, на котором не видно ничего, кроме "снега", и, усевшись на стул, смотрит на экран.)

Девушка. Идея возникла, как пожар, как один единственный выход из лесной топи. Блеск решения - изящного, простого, неотразимого - должен был ослепить даже Славика, неисправимого болтуна и скептика.


Появляется Мальчик с большой тряпичной куклой в руках.


В опустевшем холле общежития я полчаса играла перед вахтершей свой первый фортепьянный концерт, и впервые он не показался мне полным убожеством. Мне подумалось даже, если взглянуть на мир с птичьего полета - что, собственно, я и собиралась проделать, не вся жизнь была ошибкой, и эти полгода в консерватории не прошли даром.


Мальчик садится за фортепиано и, изображая, как кукла стучит по клавишам тряпичными кулачками, наигрывает сладкозвучнейший русский романс, например, этот:


Мальчик (поет).

Am Dm E7 Am
На заре ты её не буди,
Dm G C
На заре она сладко так спит;
A7 Dm E7 F
Утро дышит у ней на груди,
Dm E7 Am
Ярко пышет на ямках ланит.


Скажу вам то, что ни ей, ни кому другому не говорил. Я в нее влюбился. Правда, ненадолго.
Дело было в восьмом классе. Я возвращался откуда-то - точнее, болтался, в смысле гулял. Еще не вечер, но на улице - февраль, так что приближение вечера было заметно, синева какая-то в воздухе. Снег такой рыжий, весь изъеденный дворницкой солью. И тут навстречу она - с родителями.
Родители, как родители - только держались солиднее, чем мои. Ну, так они вроде бы и места какие-то важные занимали. Папа, кажется, заведовал гаражом... Не помню каким, неважно. Заведовал, так говорили парни, у которых отцы работали в этом гараже, шоферили. И говорили так, что становилось ясно: ее папочка - не чета прочим отцам. А мама ... Ладно, про маму после, тем более, она тут совсем не при чем. Главное, оба ее предка шли вместе, и эта фифа, одноклассница, тоже важность на себя напустила. Идет, держит отца за руку, и ест мороженое.
Мне стало завидно - мороженое тогда было... Нет, не роскошью, но - праздником. А кому приятно видеть праздник на чужой улице?
И вот, когда вся их семья мимо меня пропилила, одноклассница, с каким-то особенным смыслом изогнувшись, не прекращая - заметьте - не прекращая лизать мороженное - кинула на меня ленивый взгляд.
И пошла дальше. И оставила меня взволнованным без всяких видимых причин. (Снова начинает играть.)

И подушка её горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут по плечам
Косы лентой с обеих сторон.

А вчера у окна ввечеру
Долго, долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что, скользя, затевала луна.


Весь вечер я ходил какой-то необычный - не то чтобы на крыльях летал, но чувствовал себя почти всемогущим, как Фантомас, или чтобы вам было понятнее, Бэтмен.
Лет в десять я влюбился в красавицу Флёр. Была такая героиня в детской книжке про путешествие в иную галактику. У нее, если верить картинке, была необыкновенно белая кожа и невероятно длинные ресницы. (Подходит к книжному шкафу, достает из нее книгу, листает.) Нет, не то издание - нет нужной картинки. (Убирает книгу в шкаф.) Зато я могу показать вам кое-что другое.
Дело в том, что еще раньше - а может, не раньше, а как раз после, сейчас уже не вспомнить (достает из кармана фотокарточку и начинает сравнивать ее то с куклой, то с Девушкой) - я влюбился по фотографии в польку, с которой переписывалась моя сестра. Эта полька была другая, чем окружавшие меня женщины, девушки, девочки. И мир вокруг нее на фотографии был как будто в польских приключенческих фильмах, то есть совсем другой. Глядя на нее и на этот новый мир, я словно попадал в ту галактику, где летала красавица Флёр. Получается, полька и девушка из книжки были соседками - по времени и пространству. Потом пришли еще несколько фото сестринской подружки по переписке, но я остался верен тому единственному, самому, первому снимку... В общем, всякое было...
Но чтобы влюбиться в живую девчонку - да еще в свою одноклассницу!... Такого позора со мной не случалось. (Сажает куклу на один из стульев.)

Девушка (подсаживаясь к кукле). В кино крутили французскую комедию с Пьером Ришаром, и я вдруг догадалась: это тоже своего рода разминка перед выходом на помост, на трибуну, на эшафот... (Смотрит на Мальчика, тот предлагает ей руку и вместе они прогуливаются по сцене.)
Потом была неизбежная обратная дорога, мимо обшарпанных кирпичных стен и некрашеных деревянных заборов, стыдливо прикрытых плакатами и облепленных горчичниками объявлений, по февральской рыжей кашице, столь же непохожей на вчерашний снег, как я вчерашняя на себя - нынешнюю. Дорога показалась мне на удивление долгой. Кругами, кругами, словно воронка водоворота, она засасывала и возвращала меня в общежитие, до которого в обычный день - рукой подать. (Останавливается, Мальчик, пожав плечами, отходит в сторону.)
Я спокойно вошла в комнату, распахнула форточку и вдохнула смутный запах оттепели, запах весны и поминок по скоротечной сессии. Слава тебе, Господи, никого нет рядом, никто не пристанет с бабскими разговорами, не потянет за рукав пить чай или на картах гадать. О чем гадать, люди добрые? И так ясно, что ни зги не видно!..

Мальчик. Тогда многие мои сверстники часто трепались про телепатию. Что интересно, каждый знал приёмчики, с помощью которых можно любому передать в голову какие-то мысли или внушить какую-нибудь чушь... Болтология, конечно. А вот у меня был кое-какой практический опыт, сын ошибок трудных. И даже не ошибок, а скуки.
Если вы еще не забыли, в школе у нас проходила добрая или недобрая, для кого как, половина жизни. Классы были человек по сорок, спросить домашнее задание у каждого в отдельности учихи успевали от силы раз или два за четверть. Времени на самокопание, фантазии о том, каким я стану и прочую ерунду было непотребно много. Мне сегодня кажется, что пять-шесть уроков одного школьного дня вмещали в себя этого самого времени больше, чем было, есть и будет на всю оставшуюся после школы жизнь.
Итак, представьте себе, вторая четверть. Зима. В черных окнах, как в зеркале, отражается вся классная комната с тусклыми лунами плафонов, сорока учениками и классной нашей руководительницей. Не в том смысле классной, что клевой, хотя и не наоборот... Короче, урок чтения, и Лидияафанасьна или там Гальмихална вызывает к доске, скажем, Машу. И говорит...

Девушка (тоном школьной учихи). Прочти нам стихотворение поэта Пушкина "Зимняя дорога". (Вместе с куклой подходит к классной доске.)

Мальчик. В этот исторический момент я решил на практике использовать свои знания про телепатию. Я начал эту Машу или Иру сверлить взглядом. Гипнотизирую, а про себя декламирую первую строфу Пушкина - только с ошибкой. (Раскачиваясь в обнимку с куклой, делает вид, что декламирует.)

Девушка (декламирует вслух, словно в трансе).

"Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна.
На печальные поляны
Льет печальный свет..."


Мальчик. И только вместо слова "она" я повторяю: "луна", "луна", "луна!"
И произошло чудо - для окружающих, не для меня. Хотя окружающие ни о чем таком не знали. Ира или Лена ошиблась - и ошиблась так, как я ей приказал.

Девушка (декламирует вслух, словно в трансе).

"Льет печальный свет... луна..."

Недоуменно останавливается и потирает лоб.


Мальчик. Я не успел похвастаться своим успехом перед соседом, а Марьиванна говорит:

Девушка (строго, как настоящая Марьиванна). "Костя, не таращь глаза - вредно!"

Мальчик. Я сразу понял: наша классная... в смысле руководительница - тоже владеет телепатией - умеет читать мысли. Я этого тогда не умел. А если честно, и сейчас не научился. Зато она не могла приказывать на расстоянии. А я мог. (Бросает куклу на пол.)
В тот февральский вечер я мысленно приказал однокласснице утром следующего дня подойти ко мне и поцеловать. При всех. В щеку. Поцелуи в губы казались тогда полным развратом.

Девушка (подходит к книжному шкафу). С полки, заставленной учебниками и нотами, на меня, любимую дочь, смотрела мама - такая молоденькая, такая хорошенькая. (Обращаясь к фотографии.) Мама-мамочка, какая же замечательная ты была шестнадцать лет назад, когда мы с тобой и папой жили в Петропавловске-Казахстанском...
"Салют, мама!" - говорю я (отворачивается) и начинаю собираться на "бенефис" - скорую акцию возмездия. Подходящее название, никто ни о чем не догадается, даже Славик, который сейчас - ни сном, ни духом. (Обращаясь к фотографии, машет рукой, и кладет в раскрытый чемодан паку с нотами и плацкартный билет) Салют, мама, жди меня и стереги раскрытый чемодан, папку с нотами и плацкартный билет на столе: поезд в 8.35, вагон пятый, место восьмое. (Проходит через дверной косяк и оглядывается.)
Когда я вышла, солнце уже садилось, розовыми оставались одни фасады высотных зданий, а оттаявший за день снег начинал подмерзать.

Мальчик. С утра я слегка психовал. Пацаны-одноклассники могли не поверить, что ничего такого не случилось, что это не какая-нибудь там любовь-до-гроба-дураки оба, а самый что ни на есть научный эксперимент. А еще, хоть я сам себе в этом не признавался, было жаль одноклассницу. Угораздило же ее, дурочку, втюрится в меня... (Поднимает куклу, со вздохом смотрит на нее, целует, плюется в сторону.)
В тот день в школе она меня так и не поцеловала. И вся она излучала вызывающее пренебрежение. По виду - пренебрежение к парням, чьи отцы не заведовали гаражами. И вообще, ко всему миру, где никто и ничем не заведует. Но я заподозрил, что презрение это было адресовано персонально мне. (Откидывает куклу в сторону и вытирает руки носовым платком.)
Вот так прошла моя любовь - первая или третья, смотря как судить. Я был влюблен ровно 14 часов. Для седьмого класса - рекорд оперативности. Правда, потом были более впечатляющие результаты - пять минут и даже меньше.
А тогда все между нами кончилось. Я со спокойной душой вернулся к друзьям, книгам, гулянью-болтанью, телевизору, кино, окончательному разрешению мировых проблем и прочим прелестям подростковой жизни.
Но сейчас я иногда думаю - а вдруг это я во всем виноват? (Подбирает куклу и, волоча ее за шкирку, начинает подниматься по ступеням железной лестницы.)

Девушка. В подъезде никого не оказалось - добрый знак, значит, все идет, как нож по маслу. А вот и восьмой этаж, обитая клеенкой дверь с бронзовыми цифрами "4" и "5" и два звонка, из которых один не должен работать. Я нахально и быстро играю на кнопках звонков, как на клавиатуре баяна: до и си-бемоль. (Мальчику.) Оказывается, оба работают! (В зал.) До и си-бемоль! (Мальчику.) Ты не прав, Славик, абсолютный музыкальный слух полезен даже при наличии слуха гармонического. (В зал.) До и си-бемоль!! (Мальчику.) И абсолютно гармоническое наслаждение безнаказанностью хулиганства... (В зал.) До и си-бемоль!!! (Мальчику.) И предчувствие расплаты за другую, куда более рискованную проделку...

Мальчик (остановившись на одной из ступенек лестницы). Вы-то как думаете - правы засранцы психологи, когда говорят, что каждого из нас - трое? А если правы, получается, что я тогда предал одно из трех своих "я". И это "я" не подало виду, жило себе, как ни в чем не бывало, дразнило меня, точнее, два других моих "я". После восьмого класса отделилось от меня и ушло в музыкальное училище. А потом - в консерваторию.
Я говорю - "оно", хотя, конечно, это, все-таки, была она. И меня гложет мысль - а вдруг это я показал ей дорожку, которая привела... туда, куда привела?
Я почему так думаю. У меня был еще один опыт.
Однажды мой двоюродный брат привел домой девушку. Вообще-то, он был раздолбай, плохо учился, а по правде, не учился вовсе, хулиганил, не слушался дедки с бабкой. Но в тот раз он искренне волновался и видно было, как он обожает этой чудесное создание - свою девушку.
И тут на меня, совсем еще маленького, что-то нашло. "А где та, с которой ты был в прошлый раз?" - спросил я. Вот скажите, откуда взялась эта зловредность, мелкая такая подлятинка? Не было никаких прошлых разов. А главное - откуда я знал, как ударить больнее всего своего ближнего?
Девушка убежала на кухню. Потом ушла совсем. А еще позже я узнал, что она устроила истерику и с братом больше не встречалась. А он через год бросил школу... Ушел в армию... Вернулся... Стал алкоголиком... Лечился в ЛТП... А уже в наше время его нашли повешенным в квартире, которую он продал каким-то темным личностям, в той самой комнате, где встретились я, он и та девушка.
И я думаю: а может, все началось в тот зимний вечер? Он ведь тоже как бы мое "я" - только мужского рода.
А тут - женщина. Девушка. Девочка. Они же еще более впечатлительные. И скрытные.
И тогда мне хочется встать на колени и просить прощения. (Встает на колени перед куклой, молитвенно сложив руки) У него и у нее. То есть - у одного своего "я" и у другого своего "я". Короче, у себя самого. И я не знаю, смогу ли я, то есть они, себя простить? Я даже представляю, как это было, тогда у нее. (Хватает куклу и бегом бежит вверх, скрываясь где-то над сценой.)

Мужчина выключает телевизор, садится за фортепиано и начинает наигрывать романс.

Мужчина. Идея возникла, как пожар, как единственный выход из лесной топи. Блеск решения - изящного, простого, неотразимого - должен был ослепить даже Славика, неисправимого болтуна и скептика. (Поет, аккомпанируя себе.)

И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей,
Всё бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.

Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты её, не буди,
На заре она сладко так спит.


Девушка. Вот теперь можно перевести дух и оставить в покое ни в чем не повинные звонки, звоночки, звонища, подойти к окну. И там, мурлыча под нос подходящие к случаю строчки - "Татьяна, русская душою, сама не зная, почему" - сквозь грязные стекла с трудом различить долгожданную парочку, которая выворачивает во двор со стороны гастронома.
Дергается, сбивается на скачки сердце и требуется, требуется время, чтобы его успокоить, утишить, а фигурки уже у самого подъезда. Я распахиваю настежь окно и, явившись всему февралю, кричу: "Славик, Славик!" и царственно машу рукой онемевшей, задравшей головы аудитории.

Вместе. Замысел свершился, все прямые сошлись в одной точке, и требуется ничтожный отрезок времени, чтобы приступить к отсчету этажей в обратном порядке, и вдруг догадаться, что там внизу - никакой не Славик, и восьмое место в плацкартном вагоне - наверху, а (она) я с детства боялась высоты, и надо бы обменять билет, а впрочем, поздно и все равно.


Сверху с глухим стуком падает тряпичная кукла. На табло сбрасываются цифры - остаются одни нули. Затемнение.







Внимание! Все права на опубликованные на сайте произведения принадлежат их авторам. Для получения официального разрешения на тиражирование или постановку пьес обращайтесь к авторам, к их агентам или пишите по адресу newdrama@theatre.ru
 
 Ассоциация «Новая пьеса», © 2001—2002, newdrama@theatre.ru