ЧЕЛОВЕКА МЕНЯЕТ ЛЮБОВЬ [«Имаго» Максима Курочкина: предпремьерное интервью с Анастасией Вертинской, Павлом Каплевичем, Максимом Курочкиным]
Анастасия Вертинская возвращается на сцену
Время МН (25-09-2002)

28 сентября в Санкт-Петербурге в ДК Ленсовета после многолетнего перерыва Анастасия Вертинская выйдет на сцену. 4 октября это случится в Москве, во МХАТе им. Чехова, где антреприза Павла Каплевича будет арендовать театр под спектакль «Имаго», поставленный молодым режиссером Ниной Чусовой по пьесе молодого драматурга Максима Курочкина, по просьбе художника средних лет Павла Каплевича переписавшего «Пигмалиона» Шоу. Анастасия Вертинская сыграет Элизу Дулитл. Художники Павел Каплевич и Юрий Купер нарядят ее так, что от прежнего образа Вертинской-героини не останется и следа. За время действия она сыграет по меньшей мере пятьдесят характеров, станцует под музыкальные выкрутасы композитора Олега Кострова так, будто «Алые паруса» снимались только вчера, влюбит в себя всех и вся. Ведь не попасть под ее обаяние невозможно. Тогда как попасть на репетицию, чтобы увидеть все своими глазами и поговорить с главными действующими лицами — Анастасией Вертинской, Павлом Каплевичем и Максимом Курочкиным, — это уж как повезет. Мне повезло.

Анастасия Вертинская. Чаплиновский образ

 — Анастасия Александровна, играть премьеру на мхатовской сцене для вас было принципиально?

 — Нет, но у антрепризного спектакля есть две стороны. С одной стороны, это свободная форма театрального союза — можно набрать тех актеров, которых захочет режиссер, пригласить художника, найти свободную площадку для репетиций, но с другой стороны, встать на московскую сцену, когда уже начался сезон, — это проблема. У нас были как варианты и Театр Моссовета, и Театр Маяковского, но я благодарна Олегу Табакову, что он пригласил нас на сцену МХАТа. Потому что, конечно, для меня это родная сцена. И мне там привычнее играть.

 — Табаков вас наверняка не только на сцену, но и в театр приглашал?

 — Он звал меня во МХАТ, но, мне кажется, в труппу театра я уже не вернусь. Такая форма существования нереальна для меня. У меня большое количество контрактов, поездок, я не могу быть привязана к чему-то одному. Я думаю, вообще форма репертуарного театра себя изжила, и постепенно жизнь приведет театр к тому, что он волей-неволей станет антрепризным, а руководить им будет человек, понимающий коммерческую выгоду театра. Ведь когда ты находишься под властью художественного руководителя и главного режиссера, какой бы он ни был прекрасный и талантливый, это все равно человек творческий. У него есть свои слабости, пристрастия, и это всегда сложные взаимоотношения. Другое дело — контрактный театр, когда ты знаешь, что с сентября до октября ты здесь, а дальше располагаешь своим временем и можешь подписать другие контракты, можешь уехать, заняться чем-то еще и потом вернуться к роли. Во всяком случае, так происходит во всем мире.

 — Я знаю, Павел Каплевич уговорил вас сыграть в его антрепризе не с первого раза.

 — Он звал меня на предыдущие проекты, но дело не в нем, а в том, что бывает, настает день и час, когда все совпадает. Он позвонил и предложил мне «Пигмалиона» Бернарда Шоу. Я сказала, что идея прекрасная, но пьеса сильно устарела. Прежде всего потому, что перевод старый. Элиза у Шоу в подлиннике разговаривает языком кэбменов, языком наших таксистов. В те годы, когда пьеса была переведена на русский (в 37-м году), не было, да и по сей день нет равнозначного сленга. Поэтому Элиза как бы только торгует фиалками, что-то неправильно произносит, ну и, может быть, надо постирать ее одежду. В «Имаго» же мы специально поляризовали Элизу и Хиггинса, и потому поместили ее на свалку и заставили собирать окурки. Чтобы Хиггинс занимался не только исправлением речи Элизы, а пытался переделать ее социальную сущность как деклассированного существа. Но на самом деле кто кого переделывает — неизвестно. И потом «имаго» означает переход в насекомом мире куколки в бабочку, когда из бесполой куколки получается половозрелая особь. Вот это имаго, от которого лопается куколка, и есть любовь. Идея в том, что невозможно механическим способом переделать человека. Изменить его может только любовь… Паша Каплевич, как человек невероятно увлекающийся, сказал: я знаю, знаю, кто эту пьесу перепишет! И начались переговоры с Максимом Курочкиным. Потом был очень долгий и мучительный процесс выбора режиссера. И внезапно мы наткнулись, другого слова нет, на Нину Чусову, которая и без нас была уже весьма известна и своими спектаклями «Шинель» и «Герой» произвела огромное впечатление. Задача была, чтобы над пьесой работал комедиограф. У нас мало комедий, и я хотела, чтобы это была именно комедия и чтобы образ был написан с различными поворотами и перевоплощениями.

 — Судя по репетициям, образ у вас получается немного чаплиновский.

 — Этого я не преследовала… Жанр спектакля я определила как гомерическая комедия, видите, тут труппа комиков работает — прекрасные актеры Молодежного театра и актер Театра Вахтангова Владимир Симонов. Мне в данной структуре существовать с ними трудно, потому что у меня нет ни толстого тела, ни длиннющего роста, ни смешных черт лица…

 — Как вы отважились с амплуа героини перейти на характерную роль? И как вам после Ефремова, Эфроса работалось с Чусовой, режиссером талантливым, но делающим только первые шаги на московской сцене?

 — Видите ли, широкий зритель воспринимает меня как чистую героиню, но это только кажется, что происходит смена амплуа. На самом деле в театральном институте я играла только характерные роли, и в «Современнике», и во МХАТе играла много характерных ролей. Просто зритель хочет видеть меня в другом амплуа, в этом поворот. Думаю совершить переход из чистых героинь в характерные роли. Что касается работы с Ниной Чусовой после Ефремова и Эфроса — она уникальна, я даже не нахожу определения Нининому почерку режиссуры, но она все равно в традиции русского театра.

P. S. , к «Имаго» не относящийся

 — Будет ли иметь продолжение ваша телепрограмма «Другие берега»?

 — Нет. ОРТ она невыгодна, такие передачи им не нужны. — Но есть много других каналов.

 — «Другие берега» — дорогая передача, связанная с поездками в Европу. В ней мы вели разговор с творческими людьми об их профессии, жизни, мировоззрении. Чтобы вести такие беседы, нужны спонсорские средства. Я не большой в этом отношении делец и не умею их добывать.

 — Прошла информация, что в октябре наконец выйдет фильм Юрия Кары «Мастер и Маргарита».

 — Не знаю. Что фильм выйдет, говорят периодически, но он пока не выходит. Жаль. Маргарита — одна из моих последних и любимых ролей. Но боюсь, причина все-таки в том, что Мессир не любит электрического света…

Павел Каплевич. Проект на троих

 — Павел, какие слова вы нашли, чтобы после тринадцатилетнего антракта вернуть Анастасию Вертинскую в театр?

 — Давайте не будем называть сроки. Анастасия Александровна — юное существо, красавица, Дива, а дивам не бывает лет. Поэтому после очень-очень многолетнего перерыва она возвращается на сцену. И будет работать. На самом деле она никогда не была против. Только не было подходящего проекта. Вертинская ведь когда-то ушла из МХАТа не для того, чтобы вообще уйти из театра, а просто в тот момент она ушла из того МХАТа. С надеждой, что где-то обретет другое. Но то, что ей предлагали, ее не устраивало. Пять лет назад мы почти в запуск пошли со спектаклем, но она вышла из игры… А по прошествии пяти лет мне показалось, что материал с безостановочным превращением, женщина-мутант вне возраста и вне социальной принадлежности как раз то, что ей нужно. И так счастливо сложилось, что роль ей показалась любопытной. Идея названия была моя, идея переписать пьесу — ее, на написание «Имаго» мы пригласили Максима Курочкина, это наш авторский проект. А Нину Чусову мы уже выбирали коллективом.

 — Почему вы остановили выбор на Чусовой и Курочкине?

 — Настя хотела работать с молодежью. Ей нравилось то, что Курочкин пишет, она видела «Кухню». Чусову мы долго изучали. Был период, когда мы искали режиссеров, что называется, по всему миру. Но в результате Нина своей энергией перешибла всех остальных.

 — Костюмы к спектаклю вы делали вдвоем с легендарным Юрием Кулером. Как происходило сотрудничество?

 — Мы работали, друг друга учитывая. То есть я, во всяком случае, его учитывал, а он меня не очень. Я его очень люблю. Он великий художник, утонченнейший персонаж, тридцать лет назад уехал из России, живет во Франции, в Америке, человек вселенной, абсолютно состоявшееся мировое имя, его покупают и выставляют самые дорогие галереи. Нам важен был уровень во всех позициях. Мы хотели очень качественную продукцию сделать, поэтому каждый приглашенный человек считан и измерен, случайного нет ни одного.

 — Костюмы с Вертинской долго обсуждались? Много было забраковано?

 — Она не привередливая, но знает в этом толк. не случайно ее считают самой стильной нашей женщиной.

 —Вам приходилось когда-нибудь консультировать Вертинскую по поводу ее личного гардероба, сейчас ведь модно окружать себя стилистами-визажистами

 — Ее невозможно консультировать — там все завязано генетически. На происхождении. На матери, красавице и тоже одной из самых стильных женщин своего времени. Это все плоть и кровь. И, естественно, большая работа над собой.

Максим Курочкин. Сети и безумие

 — Однажды, когда обсуждалось положение молодых драматургов и их занятие инсценировками, вы высказались очень красиво: «Театр ловит в сети неокрепшего драматурга и своим предложением гасит его безумие»…

 — Когда я говорил о молодых драматургах, я имел в виду и себя. Но это не новая ситуация. Еще Бернард Шоу писал, что как только он стал известен несколькими своими пьесами, театр стал выходить на него с предложениями о переделке романов и классических пьес, и что он мог бы сильно поправить свое финансовое положение, занимаясь такой работой. Я этого пути тоже очень боюсь, но поскольку у меня в жизни все равно происходит все то, чего я боюсь, надо как можно быстрее через это пройти. По иронии судьбы «Пигмалион» Шоу стал для меня первым опытом переделки. Было удовольствием не то чтобы побороть этот текст ( его побороть невозможно), но хотя бы попытаться преодолеть мощную силу его притяжения. До сих пор не нашел названия тому, что я сделал с пьесой. Наверное, ухудшил ее в лучшую сторону…

Фото:

 — Анастасия Вертинская и Павел Каплевич. Кто Пигмалион, а кто — Галатея, в «Имаго» сразу не разберешь

Ирина Корнеева


Вернуться к прессе
 
 Ассоциация «Новая пьеса», © 2001—2002, newdrama@theatre.ru