— Про «Кислород» многие критики говорят, что это совершенно новое слово в театре…

 — Нового, наверное, в театре изобрести ничего нельзя. И у меня нет претензии на абсолютную новизну. Говорить прозаический текст под музыку тоже не ново, разумеется. А нового… В Москве есть несколько молодых драматургов, человек пять-шесть, которые просто меняют принципы театра. Не театр меняет драматургию, а драматургия меняет принципы театра.

 — Это все еще театр?

 — Это театр. Это театр-выступление, театр-концерт… Уже мало что остается от театра, но зато есть главный принцип — мы играем. Здесь есть какие-то персонажи, есть выученный текст, есть жесткая режиссура — жаль, что сегодня из-за всех накладок все получилось не совсем так, как надо: у нас полетела музыка, не прилетел диджей, и режиссер сидел за пультом с диском, который за два часа до спектакля мы купили в магазине. Поэтому были непредусмотренные паузы, и вообще спектакль прошел не так, как должен проходить. Но все же это, повторяю, театр.

 — Ты говоришь о «новой драматургии», а каковы принципы этой «новой драматургии»?

 — Мне проще назвать людей, которые олицетворяют эту « новую драматургию ». Я думаю, что один из лидеров «нового театра», «новой драматургии» был и есть Женя Гришковец. Мы с ним много разговаривали об этом всем, о том, что, наверное, пришло время говорить о вещах, которые действительно связаны с реальностью. Я считаю, что безнравственно, когда государственный театр, существующий на налоги, на деньги простых людей, таких, как мои родители, получающий заработную плату, — и этот театр говорит о вещах, которых просто нет, которых не существует. Он, театр, говорит, например, о любви Ромео и Джульетты, и в самом крайнем случае, чтобы осовременить пьесу, режиссер одевает героев в современные костюмы. Я же не против Шекспира, «Ромео и Джульетта» великая пьеса, некогда зритель приходит вечером, садится в кресло, а его обманывают, показывая некую иллюзию, — это не то… В нашей стране это безнравственно, безнравственно получать за это зарплату, так же, как безнравственно сниматься в сериалах, получая огромные деньги за съемочный день — больше, чем получает учитель за месяц. Надо что-то менять.

 — Просто ли тебе играть свой текст? И вообще, что было в начале:слово, движение, музыка?

 — Вообще-то, я драматург… Я пишу сценарии для кино, пишу и для театра. Но здесь, в случае с «Кислородом», была идея написать три композиции, три текста — и мы начали репетировать. Не зная ни четвертую, ни пятую, ни финала. И оказалось очень важно, что у актрисы Арины Маракулиной рыжие волосы и тонкие

пальцы. И я шел от этого, текст рождался на ходу. В принципе, это близко к музыкальному выступлению, только текст не в стихах, а в прозе, это не рэп, хотя многие и говорят, что похоже.

 — Можешь ли ты назвать людей, которые на тебя повлияли?

 — Это в первую очередь мои друзья: драматург Ольга Мухина, Женя Гришковец, замечательный артист Александр Лыков. С Гришковцом вообще интересные отношения: когда я приехал из Иркутска и поселился в Москве, и сыграл свой первый спектакль, мне сказали: «Ты, конечно, многое взял у Гришковца!» Но я до этого ничего не знал про него… Не видел. Объяснение одно — время. Что такое влияние? Это не влияния его текста, его манеры… Просто ты видишь, что он делает, и понима-

ешь: оказывается, так можно… Вот я играю в Свердловске, и несколько режиссеров мне говорят: «А что нам теперь делать, мы не знаем после вашего спектакля что делать, как ставить. Можно закрываться…» Не надо закрываться, главное, они увидели, что можно так.

 — Женя Гришковец как-то сказал в разговоре, что если бы он мог в музыке делать то же, на том же уровне, что и в театре, он не задумываясь променял бы его на музыку

 — Понимаю, почему он так сказал… Музыка и для меня значит очень много. Есть мечта, я хотел бы выступать на сцене с музыкантами. Но я не умею писать стихи и не очень хорошо пою… Променять… Не знаю, вряд ли бы променял. Я ведь и так многим другим занимаюсь — кино, играю как артист. Я вырос на музыке Led Zep-

pelin. Можно сказать, что театральное образование я получил от Led Zeppelin. Слушая их с детства, я понял, что такое ритм. Они все строят на смене ритма. В сущности, это то, на чем держится любой драматический спектакль. К сожалению, 90 процентов спектаклей этого не учитывают. Про сегодняшний спектакль мне трудно говорить, потому что такая вышла накладка. Но вообще «Кислород» по ритму идеален, он сделан как единое целое. А из современной музыки… Я очень люблю рэп. Ине ДэЦла, конечно. В рэпе есть высочайшая поэзия и высочайшие поэты, пишущие на уровне, не побоюсь сказать, Бродского. У меня есть друг Андрей Щенин, артист театра Фоменко — он пишет замечательные стихи и читает их с музыкой. Другое дело, что эти стихи нельзя крутить по

радио, потому что там есть нецензурные выражения. Но от них сегодня никуда не денешься.

 — Насколько документальный театр важен сегодня вообще и для тебя в частности?

 — Хотя «Кислород» и появился в “TeaTpe.doc”, он не имеет отношения к документальному театру. Документальный театр — это когда берешь диктофон и идешь на улицу к бомжам, например, записываешь их, расшифровываешь, а потом эти тексты звучат со сцены. Здесь, в «Кислороде», все придумано. Но, вообще-то, все искусство документально, по крайней мере, оно должно быть документальным, в том смысле, что убедительным. Вот фильмы Кус-турицы — он же говорит о вещах документальных, о реальных — другое дело, каким образом говорит. 

Феллини тоже говорит о вещах реальных и понятных. Любое искусство должно говорить о вещах понятных и современных, это потом оно становится классикой. Ни Чехов, ни Гоголь, думаю, не писали изначально классику. Документальность нашего проекта только в том, что мы говорим о вещах, которые действительно имеют место. Действительно была война в Ираке, действительно в Москве милиционеры сошли с ума, это абсолютно документальные вещи…

 — Тогда все искусство документально…

 — Да, но при условии, что оно говорит об этих действительных вещах. А то приходишь в театр и видишь, как артисты разыгрывают проблему «любишь — не любишь », но непонятно, что хотели сказать артисты, что хотел режиссер…

 — Если уж продолжать сравнивать с Гришковцом, параллель и в том, что ты из провинции, из Иркутска, приехал в Москву…

 —АЖеня-то живет в Калининграде, у него и в афишах стоит Калининград, он в Москве не живет. У меня нет Калининграда. Я учился в " Щуке"и уже два года живу в Москве безвыездно, так что у меня и жена, и ребенок, и работа, и не собираюсь уезжать. У меня вообще другая ситуация — я не приезжал завоевывать Москву. Просто мне в Иркутске не давали играть, а в Москве предложили.

 — Легко ли было вписаться в московскую среду, найти свое место?

 — Очень сложно. В Москве вообще очень сложно. Конечно, я приехал не на пустое место, но все равно было сложно. И ребята, с которыми я приехал, мой театр «Пространство

игры», шесть человек, еще не очень вписались. Мне же пока жаловаться не на что, все сложилось, зарабатываю, играю.

 — Где вы играете «Кислород»?

 — Играем иногда в клубах. Но в клубах — не значит, что сидят люди и пьют пиво, это практически тот же театр: закрывается бар, ставятся стулья, люди садятся, смотрят спектакль, не едят, не пьют, не курят. Я играю в таком крутом московском клубе «Б-2», а Гришковец, например, играет в «Огороде». В провинции мы пробовали играть в клубах — но пока не получается.

 — Публика в клубах на твоих спектаклях совсем не та, что обычно ходит в театр…

 — У нас вообще другая публика. Сначала была первая волна, театралов, обычной публики. Потом пошла молодежь. Молодежь же от девятнадцати

до тридцати лет в театр обычно не ходит, у них есть другие способы провести время — телевидение, девушки, Интернет. Театр всему этому проиграл — но сейчас, в последнее время, эта молодежь опять стала приходить. Но сказать, что «Кислород» — молодежный спектакль, нельзя. Наоборот, большая часть зрителей-это старшее поколение, как ни странно. И приходят депутаты Госдумы, банкиры, крупнейшие олигархи. Зачем, думаешь, он пришел? Непонятно. Но они приходят.

 — Нет намерения издать текст «Кислорода»?

 — Есть уже предложения из нескольких европейских стран, где будут проходить гастроли. В Москве издавать нельзя было, потому что режиссер спектакля Виктор Рыжа-ков правильно говорил, что зрители не должны чи-

тать текст до спектакля. Но вот сейчас выходит книжка текстов «Театра. Doc», и там среди других текстов будет и «Кислород».

 — У тебя же есть и другие вещи для театра?

 — Есть пьеса «Сны», пьеса «Город, где я…» Опять же, я написал эту пьесу, а потом узнал, что у Гришковца есть пьеса « Город »… Есть пьеса « Валентинов день», премьера спектакля по ней будет в Москве в сентябре, ее ставит Виктор Рыжаков, режиссер «Кислорода». Эта пьеса, кстати, заняла второе место в конкурсе европейской драматургии. Там в финале оказались три русских автора: Максим Курочкин, братья Пресняковы и я. Это говорит о том, что интерес к русской драматургии сейчас огромный. Пресняковы заняли первое место с пьесой"Терроризм", которая сейчас идет во МХАТе, а «Валентинов день» — второе. Так что новая драма — это не мыльные пузыри.

 — Почему произошел такой всплеск новой драматургии? Может, оттого, что престиж прозы и поэзии упал, а в театре есть возможность, кроме всего, сократить дистанцию между написанием и публикацией, то есть постановкой?

 — Наверное, и от этого тоже. Но дело, наверное, еще и во времени. Театр пресытился классикой. Но театр же искусство совре-

менное, а текстов современных, современной драматургии, нет. Это все произошло на моих глазах — я приехал в 1999 году на большую конференцию в театр Райхельгауза и видел, как люди говорили: «Это нам не нужно, что это вообще такое происходит, мы лучше поставим классику…» И сегодня эти же самые люди в своих театрах ставят «Терроризм», другие современные пьесы. Потому что это стало коммерчески выгодно. Возьмем спектакли Гришковца — год он играл их в Москве и просил:"Ребята, придите ко мне, посмотрите!.."Асейчаснаних не попасть. Он, конечно, хорош, но заслуга его и в том, что он попал во время. Эта драматургия требует другой актерской пьесы, всего другого. Вот, например, Михаил Угаров — он не собирался ставить свою пьесу «Облом-off», ему заказал Ефремов, — не пошло. Он сидел, ждал, а когда начали репетировать, то ставили по старым меркам, со старыми подходами. Угаров тогда сказал: «А идите вы все», — и поставил сам.

 — Ты же понимаешь, что «Кислород» попал во время?