Спектакль Национального театра Сербии «Мертвые уши» режиссер Татьяна Мандич-Ригонат поставила по одноименной пьесе Олега Богаева — отмеченного «Антибукером» автора хитовой «Русской народной почты». Господин Богаев, хотя и засветился в ряде современных проектов, но в современной драматургии он, конечно же, троянский конь, конформист и плоть от плоти традиционной драматургии. Как раз сербские «Мертвые уши» выдают его с головой.

В дом одинокой, малообразованной, карикатурной тетки, вечно что-то стряпающей, не снимающей запыленного мукой халата, являются Чехов, Толстой, Гоголь и Пушкин. 

Причина визита — закрытие районной библиотеки. Тетка писателей приютит, Пушкина полюбит по-матерински и даже сменит затрапезный халат на нарядный. Сатиры ради на сцене еще появятся чиновники из Минкульта, экзальтированная коллекционерка и зачуханная библиотекарша. Пьеса имеет подзаголовок «Новейшая история туалетной бумаги» — классики притащили свои книги в дом этой тетки, чтобы их не отправили в переработку. Но вот с точки зрения «новой драмы» никакая это не новейшая история. А просто не очень хорошо сделанная бульварная пьеса — как выплыть из этой истории драматург и сам не знает. Вот и приходится финал притягивать за уши: организовать отправку в психушку тетки, в дом которой вошла большая литература, разлеглась на ее кровати и стала есть суп из ее миски.

Екатеринбургский «Театрон» и «Коляда-театр» привезли в Петербург «Клаустрофобию», спектакль поставил драматург Николай Коляда по пьесе Константина Костенко. В ней классическая литература использована именно что в качестве туалетной бумаги — ею подтирается зэк для демонстрации своих высоких духовных запросов. Кстати, именно этот тюремный интеллигент окажется подонком и тихушником последним. Пьеса Константина Костенко очень напоминает пьесы самого Коляды двадцатилетней давности. В меру мелодраматичный, в меру жестокий тюремный романс. Два зэка сначала положили глаз на молодого сокамерника, а потом зарезали его. Тот, что выглядел отпетым бандитом, оказался тонкой души человеком. В восьмидесятые годы такие пьесы называли чернухой. Теперь это уже определение стиля, а вовсе не ругательство, как до сих пор думают некоторые драматурги.

Елена Герусова