Медный пряник

Вячеслав Дурненков

O

- Это в городе тепло и сыро, - Ферапонтов выплюнул окурок, - а за городом зима, зима.
Две курякинские подводы, заваленные мешками с некрашеными фаллосами, находились где-то посередине приехавшего на ярмарку партизанского обоза. Городок только что проснулся, воздух был наполнен сырым теплом, хлебом, дымом, аромат моченых яблок перебивал слабый запах моченых арбузов, терпкий дух кваса соседствовал с хреном, прокисшая редька с пареной репой, кое-где из окон высовывались заспанные горожане, отодвигая в сторону горшки с геранью, ставили на подоконники детей в коротких рубашонках, дети таращили глаза, плющили об стекло носы, взахлеб лаяли собаки, громко играло радио, снег, испещренный собачьей тайнописью, просел, ноздреватая корка наста хрустела под валенками.
"Небитый ебиты везет!" - засмеялся Тюрин, перехватывая свою оглоблю. Володя тряхнул головой, поправляя съехавшую набок шапку, руки свело от напряжения, оглобля казалась свинцовой. Ехать оставалось немного, уже был слышен шум ярмарочной площади, но тут подвода филатовских повстанцев, ехавшая впереди, остановилась, маленький чернявый мужичок потерял сознание и его приводили в чувство, мазали лоб спиртом и щипали за большие, оттопыренные уши.
Володя, вытерев шапкой мокрое лицо, рухнул на подводу, мешки покосились, фаллосы, радостно загрохотав, высыпались в снег.
Торговля шла бойко, Володя и Нина едва успевали доставать новые фаллосы из мешков, которые Ферапонтов с Тюриным как более физически развитые подносили с подвод, к полудню продали половину товара.
- На сегодня все, - скомандовал Ферапонтов, - идем перекусим.
Они зашли в небольшой павильон с грязно-белыми дорическими колоннами.
Нине купили кекс и стакан теплого персикового сока, остальные получили по кружке чего-то забродившего и кусочку чего-то вялено-соленого.
- Если так дело пойдет, то к весне елдачник в цене подскочит, а у нас весь запас считай вышел, - рассуждал Тюрин.
- Да, - вздохнув, согласился Ферапонтов, - без Семеныча тяжело будет, надо замену искать.
- Дак ведь еще и не всякий сможет, Георгиевич, - Тюрин сдул с кружки пену, - елда, она талант любит, тепло ручье.
- Ничего, пойдем по деревням, ребятишек поищем. Главное смекать, как увидишь на заборе елду красиво нарисованную, сразу у местных спрашивай, - кто рисовал? Переговорить с родителями, провианту им подкинуть, ребенку полушубок справить, валенки, и в отряд его.
- Владимир Георгиевич, а можно мне еще кекс? - робко спросила Нина.
- Конечно, можно, - Ферапонтов задумчиво устало потер переносицу, - Володь, а у тебя какие таланты есть?
От неожиданности вопроса Володя поперхнулся.
- Да, в общем-то, никаких. Наверное, - неуверенно пожал он плечами.
- А ну-ка елду нарисуй, - Тюрин протянул ему огрызок карандаша, - прямь здесь на столе рисуй.
Володя взял в руки карандаш, давно забытое ощущение внезапно настигло его, заставило покраснеть, присутствие Нины, с интересом заглядывающей через его плечо, добавило еще и дрожь в руки. Глубоко вздохнув, он начал рисовать.
- Неплохо, неплохо, - Ферапонтов задумчиво следил за Володиной рукой, - раньше часто рисовал?
- Да как все в детстве, - левое ухо Володи чувствовало персиковое дыхание Нины, от этого сладостно кололо кожу черепа и рука описала ненужную кривую.
- Ну, так не бывает, - Тюрин, послюнив палец, стер ненужную деталь, - а в целом довольно неплохо.
- Вот что интересно, растет ребенок - везде елду рисует, жизни радуется, а потом хип-хоп и все. Сколько таких талантов загубленных, поди сосчитай, - Ферапонтов закурил, выпустив густую струю дыма. - Я о школе такой мечтаю, собрать там детишек талантливых со всей области, учителей хороших, пособия закупить, книжки с картинками, краски. За это, наверное, и воюем. Вот меня взять, что я в детстве видел? Ни букваря, ни пряника. Кстати...
- Ой, Георгич, пропадем, - Тюрин воровато оглянулся вокруг, - народу-то полно.
Народу и действительно было много, постепенно от дыма самокруток начинало резать глаза.
- А мы через платок, - Ферапонтов полез в карман полушубка, достал пряник, наполовину обмотал его платком. - Давай, тезка.
Володя аккуратно полизал пряник и передал его Тюрину, который уже нетерпеливо перебирал ногами. Нина потерла пряник о рукав шинели, поднесла ко рту, Володе показалось, что Нина всего лишь подышала на его матовую поверхность. Ферапонтов широко лизнул пряник, замотал его полностью и спрятал в карман, с веселым интересом обвел всех взглядом.
- Поступило предложение.
- Какое, Георгич? - как-то по-поросячьи взвизгнул Тюрин.
- По старым знакомым пройтись. С этим, - Ферапонтов хлопнул себя по карману, - мы везде нарасхват.
Они вышли из павильона на таявшую мостовую, усыпанную соломой, кое-где еще виднелись их утренние следы.
Голову приятно кружило, хотелось подставить лицо ветру, но ветра не было, и Володя принялся изображать его, с силой выдувая воздух из груди своей. Это рассмешило Нину, и Володя стал стараться еще больше. Тюрин с Ферапонтовым, оживленно беседуя, отстали, и Володя впервые мог поговорить с Ниной наедине.
В. - Нина, я вот спросить хотел.
Н. - Спрашивайте.
В. - Вы как в отряд-то попали?
Н. - Как все: что-то почувствовала, потом ждала. А потом меня нашли и позвали.
В. - А как это происходит?
Н.- А вам разве Владимир Георгиевич не говорил? Не пуг?
В.- Не пуг, не пуг.
Н. - Странно...
В. - Нина, я давно хотел вас попросить, давайте перейдем на "ты".
Н. - Давайте, то есть давай.
В. - Ты...
Н. - Ты...
В.- Тебе понравилось?
Н. - Непривычно как-то.
В. - Зато честно.
Н. - А кровью ссать честно!? (на ее глазах навернулись слезы).

Некоторое время они шли молча, Володя глядел под ноги на раскисший пополам с конским навозом снег.


В (после паузы) - А в Древнем Египте скарабеи сейчас...
Н (очень тихо) - Не надо, пожалуйста...

Володя взял ее за рукав шинели, привлек к себе, погладил по стриженой макушке. Нина не сопротивлялась.
- Эй, молодежь куда разогнались! - закричал Ферапонтов - Пришли уже.
Они поднимались по пропахшей рыжими кошками лестнице, Ферапонтов на ходу инструктировал.
- Зовут Дмитрий Алексеевич, очень большой оригинал, не спорьте с ним, что скажет, то и делайте, если понравитесь, будут подарки.
- А если нет? - спросила Нина.
Ферапонтов не ответил.
Дмитрий Алексеевич оказался высоким худым человеком, с неприятными колючими глазами. Увидев Ферапонтова, он громко засмеялся и стал пританцовывать. Володю поразили ответные действия их командира, тот присел и, широко раскинув руки, начал качаться из стороны в сторону. Это продолжалось примерно десять минут, по истечении которых Ферапонтов и Дмитрий Алексеевич обнялись, поцеловав друг друга в плечо.
Квартира была заставлена всякой ненужной рухлядью, везде лежали связки книг, мольберты, середину зала титаником занимал завалившийся на бок рояль. Дмитрий Алексеевич петушком взлетел на рояль, жестом пригласив всех садиться. Володя и Нина сели на стопки книг, Ферапонтов и Тюрин пристроились на футляре контрабаса.
- Дим, тут тебе гостинец принесли, - Ферапонтов достал узелок с пряником.
Дмитрий Алексеевич станцевал на рояле чечетку, спрыгнув, убежал в кухню, вернувшись с тазиком, напильником и заварочным чайником, обмотанным махровым полотенцем. Ферапонтов, засучив рукава, взял напильник и начал стачивать пряник с таким расчетом, чтобы медные опилки попадали прямо в таз. Дмитрий Алексеевич в это время лил туда из чайника какой-то коричневый настой, одновременно взбалтывая все изящной бамбуковой кисточкой.
Тюрин на четвереньках стоял рядом и внимательно смотрел в таз.
- Кажись, готово, - отрапортовал он.
Дмитрий Алексеевич принес поднос с чашками и наполнил их содержимым тазика. Взяв свою кружку, он опять взлетел на рояль. Все молча стали пить из чашек. Володя хлебнул и почувствовал как растворяется в комнате, Нина доверчиво прижалась к нему, держа свою чашку обеими руками.
Воцарилась тишина, изредка прерываемая зелеными вспышками.
- Почитаю! - вдруг как-то воинственно вскрикнул Дмитрий Алексеевич. Прислушался к собственному голосу, спрыгнул с рояля, убежал в кухню, вернулся оттуда с толстой амбарной книгой, вспрыгнул на рояль. Острым птичьим взглядом обвел присутствующих.
- Датировано мартом, - по-детски обиженно заявил Дмитрий Алексеевич.
- Ну, Ну, Ну, Ну, Ну, - успокаивающе сказал Ферапонтов.
Дмитрий Алексеевич открыл книгу и, водя пальцем по строчкам, начал читать вслух, словно первоклассник, разбивая слова на слоги:
"Ну и что, что сука. Мякишев смотрел на жестянку монпансье. Ее любимые. Сразу вспомнилось Спасское, заливные луга, сахарные кубики свинофермы, бастион водонапорной башни, ручная граната силосного агрегата, кленовый лист, засушенный между страницами "Книги Перемен". Людмила смеялась над этим названием, переменами они с сестрой называли месячные, и это трогало Мякишева и придавало книге еще более сакральный смысл. Вспомнилось, как за завтраком они поспорили о том, кто дольше процитирует из Ван Вэя. Людмила проиграла, ей пришлось жевать бумагу и жеванные, пропитанные клубничной слюной шарики складывать горкой на клеенчатый цветок скатерти. Когда позже Людмила убежала на веранду за теннисными ракетками, Мякишев подошел к столу и, собрав шарики в ладонь, проглотил их, запив из салатницы остатками маринада. Весь день после этого в желудке ощущалась некая двойственность, этакая тютелька, этакое комильфо.
- Чай, в Петербург едете? - спросил его попутчик.
- Да, - просто и без выкрутасов ответил Мякишев.
- Я так и подумал, смотрю, сидит человек, губами шевелит. Не иначе как в Петербург едет.
- Недюжинная проницательность, - рассмеялся Мякишев, с интересом посмотрев на своего попутчика. - Позвольте представиться - Мякишев Всеволод Иванович.
- Заруцкий Генрих Иванович, - склонил посеребренный пробор попутчик.
- Как! Вы Заруцкий!? - от волнения Мякишев даже попытался всплеснуть руками. - Я же читал все ваши работы еще в университете.
- Весьма польщен, - Заруцкий скромно улыбнулся.
- Если бы вы знали, как я хотел с вами познакомиться, - взволнованно продолжал Мякишев, - но вы все время были за границей.
- Да и вот возвращаюсь.
- Генрих Иванович, любезный, раз мне выпал такой шанс, не могли бы вы посмотреть мои, так сказать, наброски, я был бы чрезвычайно благодарен вам за критику.
- Хорошо, голубчик, хорошо. Я возьму их с собой, и как только ознакомлюсь, напишу вам письмо. Но учтите - я строг как отставной полковник.
- Генрих Иваныч, уже одно то, что вы их прочтете - большая честь для меня.
- Опустим реверансы. Мне кажется, вы голодны. Покормить вас?
- Охотно-с.
Заруцкий встал, зашел слева и повязал Мякишеву салфетку, потом достал серебряную двузубую вилку и принялся кормить его, доставая сардинки из узкой жестяной коробки. Насытившись, Мякишев, не сдержав благодарный рыжок, кивнул, Заруцкий развязал салфетку, промокнул попутчику губы, затем, ловко откупорив бутылку, наполнил бокал и принялся поить Мякишева. После завтрака они закурили сигары Заруцкого, приятный мягкий дым которых напомнил Мякишеву вечер в английском посольстве, вечер, когда он понял, что значит для него Людмила.
- Всеволод Иванович, могу я попросить вашей помощи?
- Генрих Иваныч, для вас что угодно!
- Я хотел бы сейчас провести один небольшой опыт и мне нужно ваше согласие на участие в нем.
- Считайте, что оно вами получено.
- Благодарю вас, но не торопитесь, опыт непростой, от вас потребуются серьезные усилия.
- Генрих Матвеич, прикажете табуретку скушать, - скушаю.
- Хорошо, - Заруцкий энергично встал, потирая руки, заходил по купе, - не буду скрывать, в силу известного факта - вы идеальный объект для моего магнетического опыта, это будет уже третья попытка, и я очень много от этого жду. Поэтому попрошу вас ни о чем не переспрашивать и четко выполнять мои инструкции. И... постарайтесь не удивляться некоторым... э... некоторым возможным экстравагантностям данного опыта.
- Можете полностью рассчитывать на меня.

Заруцкий расстегнул на Мякишеве китель, снял его, затем последовала рубашка. Открыв флакон с дорогим французским одеколоном, щедро полил им руки и принялся растирать Мякишева уверенными сильными движениями. Затем достал из саквояжа большую металлическую коробку, наполненную иглами всевозможной длины и конфигурации. Немного подумав, выбрал тридцать игл и принялся втыкать их в Мякишева с таким расчетом, чтобы соблюдалась строгая симметрия относительно их расположения. Мякишев не чувствовал никакой боли, напротив, кожу приятно бодрили легкие покалывания, вызывая уж совсем неуместную здесь эрекцию.
Завершив, Заруцкий отошел и, вытирая руки о полотенце, прищурившись, оглядел свою работу
"Чистый еж", - улыбнувшись, подумал он. - Всеволод Иванович теперь самый ответственный момент. Сосредоточьтесь и думайте о самом дорогом, что есть в вашей жизни, - Заруцкий сел на свое место, взял в руки тетрадь и серебряный карандаш. - На счете три. Три!
Мякишев почувствовал, что падает в обморок, он собрал всю силу воображения...
"Людмила...сука. В легком голубом платье, смеясь, она протягивала ему тарелку с вишнями. Мякишеву захотелось подхватить ее и закружить по саду. Раздался грохот грома, он поднял голову и посмотрел на небо, первой мыслью было схватить Людмилу за руку и утащить на веранду. Он повернулся к ней и ... перед ним стояла невысокая толстая баба в грязном фартуке.
- Хочу учиться, - сказала баба. Мякишев потерял сознание.

Марфе не спалось. Она подошла к столу и натерла щеки свеклой, долго смотрела в подслеповатое окошко, за окном было темно, сыро, тревожно шумели яблони, промозглый сентябрьский вечер вступал в свои права.
- Хочу учиться, - повторила Марфа.

Утром, подоив корову, Марфа стала собираться в школу. Три картофелины, кусок мыла, старый германский штык - все легко уместилось в плетеной ивовой корзинке. Марфа села на дорожку. Внезапно ее охватили сомнения. Она ударила себя по щеке. Встала и перекрестилась на образа.
Учитель в красном шарфе, морщась от похмельной боли, шел по коридору. Перед дверью в класс остановился и, оглянувшись по сторонам, высморкался. Открыв дверь в класс, он поразился тишине. Частенько, бывало, у него с похмелья закладывало уши, но теперь причина была не в этом. Дети сидели какие-то испуганные, изредка озираясь в глубь класса. Учитель прищурился - в углу сидела какая-то толстая баба.
- Э-э./. любезная, что вы здесь делаете? - учитель несколько растерялся, притихшие дети сбили его с толку, изменив привычный ход дня.
- Она учиться пришла, - подал голос мальчик с первой парты.
- Как это учиться? - учитель собрался с силами и сделал строгое лицо, - здесь, любезная, школа, а не... не...
Марфа встала и, комкая в руках платок, тихонько по-детски заплакала. Дети повставали с мест и, переводя взгляды то на Марфу, то на учителя, растерянно столпились между рядов.
Учитель почувствовал, что его сейчас неминуемо стошнит, внезапно обмяк и махнул рукой.
- Учись, - вяло выдавил он и рухнул на свой стул. Марфа вытерла слезы и, быстро оглядевшись, села на вторую парту левого ряда. Сидевший там мальчик опасливо подвинулся.
Косясь на Марфу, учитель раскрыл журнал.
- Что было задано на сегодня?
- Читать из желтой книги, - ответил Марфин сосед.
- Читай, - безжизненно приказал учитель.
Мальчик навалился грудью на раскрытую книгу, наморщился и начал читать:
"У Ге-ны гни-ды. У Га-ли ган-те-ли. Гры-зут гни-ды Ге-ну. У, гни-ды. Дай, Га-ля, Ге-не ган-те-лю. Ле-чись, ле-чись, Ге-на".
Марфа как зачарованная смотрела на мальчика, ей было удивительно, как смог он увидеть в книге то, что говорил. Ее охватило сомнение, что когда-нибудь и она сможет увидеть в книге историю про загрызенного гнидами Гену, она с глухой мольбой посмотрела на учителя, который, отвернувшись, уставился в окно.
Прошла зима. Марфа выучилась бойко читать, ее перевели во второй класс, дети довольно быстро перестали ее бояться, однако в свои игры не принимали, но Марфа и не стремилась, все ее естество было поглощено учебой и... учителем.
Тот все более спивался, красный шарф сменило серое вафельное полотенце, он неделями забывал побриться, от него все время несло застарелым перегаром.
Во время урока Марфа забывала обо всем, разглядывая заросший черным волосом кадык, слегка оттопыренные уши и желтые от рубленного табака неровные зубы учителя. Так продолжалось всю весну. Вскоре по школе пронеслась весть - отец учителя тяжело заболел и вызвал сына к себе. Учитель пришел попрощаться с классом. Он был чисто выбрит и как-то неестественно подтянут, неловко шутил, расхаживая между рядами, иногда клал руку на голову какого-нибудь ученика, припоминая связанный с этим учеником смешной случай. Так дошел он до Марфы.
Протянутая ладонь немного зависла в воздухе и опустилась на Марфину макушку. Чувствуя на голове руку учителя, Марфа впервые в жизни пережила девичий восторг. Теперь она все поняла, такие руки могли быть только у него, руки, которые так ловко могли чистить апельсин, играть в английский теннис, рисовать акварели. Она подняла голову. В глазах учителя стояли слезы.
- Людмила... сука, - сказал он".
Уже час Заруцкий задумчиво смотрел в окно. Мякишев, заботливо укрытый одеялом, крепко спал, его красивое лицо было безмятежно, морщины будто разгладились, и излом боли, державшийся в его облике днем, растворился.

Утром они расстались. Мякишева встречали мать и двое слуг, они подхватили его и понесли к саням. Заруцкий шел следом. Устроив инвалида рядом с матерью, слуги отошли. Заруцкий троекратно поцеловал своего недавнего попутчика.
- Если бы вы знали, любезный Генрих Матвеевич, как мне хочется обнять вас, - Мякишев глубоко вздохнул, - надеюсь, что вскоре увижу вас. Прощайте.
- Храни вас Бог, - Заруцкий слегка поклонился.
- Еще хочу, - сказал Дмитрий Алексеевич.
- Жопа слипнется, - сказал Ферапонтов.
Володя вздрогнул и очнулся. Первым движением он проверил наличие рук и ног, Нина, облокотившаяся о его плечо, всхлипнула и проснулась, недоуменно осматриваясь вокруг. Тюрин крепко спал, положив под голову толстый фотоальбом, Ферапонтов потряс его за плечо.
- Пора, ребята, на воздух, собирайтесь.
Дмитрий Алексеевич провожал гостей до дверей подъезда. На улице он не выдержал и порывистым движением запустил руку в карман к Ферапонтову, тот возмущенно хлопнул его по затылку, затем, вздохнув, вытащил пряник и, крепко зажав его в кулаке, протянул Дмитрию Алексеевичу, который тут же жадно лизнул его широко высунутым языком. Так же порывисто, не попрощавшись, он заскочил обратно в подъезд.
Некоторое время шли молча. Звезды на небе были яркие, величиной с грецкий орех, луны же не было вовсе, в воздухе было что-то такое, отчего сладостно щипало грудь и торжественно холодило низ живота. Тишину нарушил Тюрин.
- А где мы ночевать будем Георгич?
- В гостинице, - Ферапонтов явно не был настроен разговаривать.






Внимание! Все права на опубликованные на сайте произведения принадлежат их авторам. Для получения официального разрешения на тиражирование или постановку пьес обращайтесь к авторам, к их агентам или пишите по адресу newdrama@theatre.ru
 
 Ассоциация «Новая пьеса», © 2001—2002, newdrama@theatre.ru